— А для чего? — голос Фомина прозвучал несколько участливо, и моряк приободрился и быстро заговорил:
— Это все его дела! Он там делал с ними…
— Что делал? — голос Фомина зазвенел металлом.
— Ну, мы их когда того, на его подстилке черной… Ну, — он заикался, — когда их того, ну… С ними, с мертвыми уже… Ну, он нас выгнал из дома. Я подглядел в окошко. Он там свечки расставил, девок ножиком резал на тряпке своей черной. Мелом пол еще весь исчертил, стены… Звезды он там рисовал коммунарские, только перевернутые… Я, я испугался…
— Чего ты, гад, испугался?
— Я… Он сказал нам, что, если кто узнает, нам хана всем! И чтоб в ЧК ни слова! Да мы же не делали ничего, только с девками веселились… У-у-уй!
Хлесткий удар Шмайсера отбросил Трифонова к автомобилю. Он вжал голову в плечи и мелко затрясся.
— Я тебя предупреждал, сволочь! — Шмайсер достал нож.
— Погоди! — Фомин повел рукой. — Продолжай, что ты еще видел?
— Да ничего я не видел! — заскулил Трифонов. — Ему Вахтанг помогал! Он девок держал, и потом, там, когда он их своей штукой… Ну, деревянной… И после, в доме… Я еще слышал, что до нас они сюда девок привозили! Он говорил, что это нужно, нас убьют, если мы попытаемся хоть что-то вызнать. Он заставлял их насиловать, пистолет приставлял.
— Какой штукой? Ты о чем?
— Там, в портфеле! Он всегда с собой возил…
— Значит, тела девочек Мойзес резал? — ком подкатился к горлу Фомина, когда он вспомнил истерзанных сестер в шахте.
— Он, проклятый, он. Тварь! А Вахтанг помогал!
— А куда дел то, что вырезал?
— Он с собой увез. Портфель у него желтый, а там кожаный мешок. Он туда все и сложил, сказал еще нам, что скоро все изменится, он скоро все изменит! Он силу великую получит от того, что женское и мужское начало соединил!
— А зачем?
— Не знаю, видит Бог, не знаю!
— Не погань имя Господа нашего своим языком! Понял, урод?!
— Да! Простите меня!
— Кроме тебя, кто насиловал девочек?
— Все матросы, что здесь. Все насиловали. Только шофер не стал почему-то, ушел. И я не насиловал…
— Шмайсер!
Тот все понял правильно, наступил на руку матроса ботинком и тут же взмахнул клинком. Матрос истошно завопил, глядя на отрезанный палец.
— Молчать! Соврешь еще раз, в штанах кое-чего недосчитаешься!
— Я их только сзади, сзади. Помилуйте меня, это Мойзес приказывал. Он, проклятый…
— Заткнись, тварь! — только сейчас Фомина затрясло, с таким ужасом он столкнулся первый раз в жизни. Он сам видел все кошмары Гражданской, о которых не то что вспоминать, думать не хотелось, но в голову не приходило, что можно жестоко, бесчеловечно жестоко, проводить ритуальное убийство девочек. Он посмотрел на своих — те были белее бумаги.
— Шмайсер, поищите в машине. Там портфель должен быть!
Радист кивнул, наклонился над бортом и вытащил большой желтый портфель с металлическими нашлепками на углах. Шмайсер расстегнул ремни и достал два кожаных мешочка — один пустой, а другой с каким-то предметом внутри. Фомин развязал завязки, вытряхнут предмет, покатившийся по траве.
— Мать моя женщина! Бог ты мой!
— Ферфлюхте!
— Доннерветтер… Сволота!
— Ох, и твари вы! Стрелять вас мало! Тьфу!
Поповича затрясло, Путт сглотнул, Шмайсер перекрестился, а Фомин сплюнул от омерзения. На траве лежало нечто, очень похожее на тщательно выделанный из дерева мужской орган, но преувеличенно больших, почти немыслимых размеров.
Он был почти коричневым от впитавшейся в него, высохшей крови. Вырезанная по спирали змея держала во рту свой хвост. На ее теле еще видны были полустертые непонятные знаки, сплетавшиеся в причудливый узор. Вершина венчалась острыми рожками. В центре выпучивали глаза и кривили клыкастую пасть три омерзительные звериные морды. Они все были разные, глядевшие на три стороны. Глаз успел выхватить детали: одна из морд была именно бычья, остальные он не успел разглядеть.
— Тв-в-вою мать! — кое-как пришел в себя Фомин и перекрестился трясущейся рукой. От увиденного и услышанного на этом страшном руднике можно было трижды сойти с ума.
— Да куда уж там! От него любая женщина помереть может, а они им девочек… Кончать надо тварей…
— Постой, гауптман! — Фомин взял себя в руки и глубоко задышал. — Ты, хорек недоношенный! Шахту сегодня хотели рвать, чтоб трупы завалить?
— Да, Мойзес приказал!
— А зачем еще три ящика динамита в кузове? Что еще рвать хотели? Говори, тварь! Шмайсер!
— Все скажу!!! — истерично завопил «глист». — Строгановский рудник тоже подорвать велели! Теперь трупы в Мотовилиху возить станут, там в печах сжигать всех будут!
— Куда?!!! — дико вскричал Фомин, ему показалось, что он услышал знакомое до боли слово.
— В Мотовилиху, на орудийный завод. Там большие печи стоят, их для плавки металла держат, — дрожа от страха, стараясь не глядеть на искаженное лицо Фомина, громко пробормотал матрос.
— Какое сегодня число?! Говори, сука!!!
— Сейчас двенадцатое июня наступило, вчера одиннадцатое было, какое же еще? — с нескрываемым удивлением проговорил Трифонов, но голос его все так же дрожал.
— Великий князь Михаил Александрович еще жив?! — вопрос Фомина хлестанул кнутом, а рука вцепилась в рукоять кинжала. — Шмайсер!!!
— Жив!!! Видел сам его вчера, на улице. С секретарем шел, а за ним чекисты. Не надо резать, не надо!!!
Вопль пресекся — Шмайсер заткнул рот матроса кляпом и внимательно посмотрел на Фомина, уголки губ радиста кривились. Путт подошел к нему поближе и очень тихо сказал: