Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Страница 40

— Мое задание… Он нужен Абверу… — Путт медленно произнес, глядя немигающим взглядом в глаза Мойзесу.

— Вы абсолютно правильно поступаете, герр Путт! — Мойзес заговорил мягким обволакивающим голосом. — Абсолютно правильно! Я считаю, что наш разговор нужно продолжить в другой обстановке! Не так ли? Давайте все обсудим как деловые люди! Помогите мне встать…

Фомин почувствовал, как будто невесомая паутина накрыла сознание, мягко погружая в вялую безвольность. Краем глаза он еще отметил, как Путт потянулся к Мойзесу. Лицо Андрея на мгновение словно подернуло дымкой, нечто напоминающее дрожание горячего воздуха летним знойным вечером.

«Тень!!! — Фомин мысленно закричал. — Тень!!!»

— Путт! — язык словно прирос и с трудом двигался, и Фомин захрипел. — Путт! Капитан! Не слушай его!!!

Он на выдохе, рывком, встал, запнувшись об ведро, покатившееся с оглушительным грохотом, и выхватил штык-нож из ножен. Мойзес зашевелил губами сильнее. Фомин почувствовал, как наливается тяжелым свинцом рука и леденеет затылок. Путт застыл, глаза, казалось, стали стеклянными.

Алеющий горизонт заиграл на серебристой стали клинка кровавыми отблесками. Один, особо яркий, ударил в лицо Мойзесу, и он непроизвольно зажмурился. Фомина словно окатило ледяной водой, ладонь почувствовала дерево рукоятки ножа. Пылающий луч восходящего светила, выплеснувшийся из-за лесных макушек, взорвался в мозгу раскаленным искрящимся шаром.

Фомин упал на землю, сведенный судорогой. Нож выпал из руки и воткнулся рядом. Он сжал до хруста кулаки, сгребая землю вместе с травой, тело, подобно пружине, рванулось навстречу солнцу. На мгновение ослеп в этом всепоглощающем раскаленном золоте, закричал во всю мощь легких так, как никогда не кричал в своей жизни, так, как будто он шел в свою последнюю атаку на легионы тьмы.

— Ярило!!! — крик перешел в рычание, рвущее связки. — Ярило!!!

Опустившись на колени, он повернулся к застывшему Мойзесу и увидел глаза на вмиг посеревшем лице — уверенность и холодный расчет растаяли в одну секунду, и вместо них воцарился жуткий животный страх.

— Андрей! — хрип вырвался из горла Фомина. — Уходи!

— Тебе помощь нужна? — Путт еле выговаривал слова, растягивая слоги, медленно приходя в себя и тряся головой от наваждения.

— Иди, Андрей, иди! — Фомин хрипел, продолжая смотреть на Мойзеса в упор. — Не стой над душой, а то свою не убережешь…

Путт с трудом поднялся, волоча ватные ноги, и зашагал в сторону дома. Тук! Гулко бухнуло сердце. Отсчитывая про себя шаги уходящего Путта, он внезапно вскочил, выдернул из земли нож и ударил Мойзеса в бедро. Тук! Тот скрючился от боли и заорал во все горло. Тук! Тук! Тук!

Глядя на согнувшегося Мойзеса, Фомин сначала опустился на корточки, а затем упал навзничь на спину. Медленно перевернулся, зарылся лицом в траву. Сгреб ладонями землю, почувствовал ее тепло, идущее в самое сердце, тихо прошептал:

— Спасибо тебе, Матушка-Сыра-Землица! Матушка нам всем родная, нас всех породившая!

Фомин еще мгновение полежал, ощущая, как тепло разливается по телу, не спеша встал. Мойзес лежал, совершенно обессилев, и только пожирал его ненавидящими, мутными от боли глазами.

Фомин решил не терять время, пока враг был безопасен, подошел к валявшемуся портфелю, присел перед ним и осторожно раскрыл. Деревянного идола не тронул. Из портфеля извлек сложенную в несколько раз черную ткань, размером с простыню, развернул ее на траве:

«Я так и думал! Каббала! — Фомин разглядел видимые следы мела на ткани, напоминающие пентаграмму. — Так и есть! В портфеле, конечно же, еще орудия!»

Затем достал затертую, с еле различимыми надписями на незнакомом языке, потемневшую металлическую чашу, даже, скорее, бокал с низкими бортами, на короткой ножке. Чаша ударилась о что-то твердое, издала тягучий протяжный звон.

«Ритуальный нож! Это что еще такое?»

Два маленьких полотняных мешочка, также испещренных символами, пентаграммами, так их определил для себя Фомин. В одном крупные серые кристаллы, скорее всего соль, в другом — пепел. Пробовать на вкус, равно как и прикасаться вообще, желания не было.

«Так! Еще тряпки… A-а! Балахон!»

На дне портфеля, завернутые в черный шелк, лежали еще какие-то, судя по тусклому блеску, металлические предметы. Их, немного подумав, Фомин доставать не стал. Спиной он ощущал взгляд Мойзеса, словно кто-то ледяной рукой проводил вдоль хребта. Ощущение было крайне неприятным, мурашки бежали по коже, но Фомин не боялся, что ему будет причинен хоть какой бы то ни было вред: нож, оставленный в бедре Мойзеса, забирал все его силы.

Все вынутое Фомин аккуратно сложил обратно в портфель. С собой взял лишь завернутого в черную простыню идола и соль. Мойзес уже затих, только еле слышно постанывал, закрыв глаза. Фомин присел рядом, рванул нож на себя, нехорошо так рванул, с разворотом кисти. Кровь, брызнувшая из раны темной тугой струей, хлынула на землю.

— Матушка-Сыра-Земля, прими кровь эту! Возьми эту жертву помимо воли ее в обмен на волю мою! Заклинаю тебя, рудушка-руда, свернись, сварись, спекись! Заклинаю тебя…

Мойзес проваливался в темную бездну.

— … как эта руда уходит в сыру землицу, уходит сила твоя…

Мойзес откинулся, потеряв сознание. Фомин вытер краешком черной простыни капли крови с лица, вытряхнул из нее деревяшку и разорвал ткань на полоски. Ножом взрыхлил землю, открыл мешочек, высыпал часть соли, тщательно перемешал ее с землей. Подцепил ножом часть смеси, стряхнул в кровоточащую рану Мойзесу и принялся перевязывать.