Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Страница 5

Дизель взревел на высокой ноте, зарычали движки бронетранспортеров разведки — и вся эта звуковая какофония стала стремительно удаляться, будто свора охотничьих собак, не желавшая упускать добычу.

Однако вставать было глупо, не дай Бог на той стороне затейника оставили с хорошей оптикой на винтовке. Потому Фомин пополз, осторожно, хотя подул ветерок и он мог не бояться качания веток на кустах. А его ребята лежали рядышком, уткнув морды в грязь, даже не дрожали от пронзительного холода в насквозь мокрой одежде.

— По-пластунски, до елей тихонько, а там бегом до Поганкиного Камня, согреемся, — негромко сказал он и, кряхтя от тяжести вещмешка на спине, пополз к зеленым колючим лапам.

Поднырнул под густую хвою в спасительную и, как ему показалось, теплую темноту. С немалым облегчением вздохнул — сегодня он себя уже хоронил раза три, не верил в скорое спасение, но вроде все благополучно закончилось. Людей, что ведают тропинку к Поганкиному урочищу, теперь не осталось, только он один. Ну, может, еще старик Кушнарев, материн младший брат, любимый дядька.

— Все, парни. Пришли. Стоять здесь, пока я всех не позову! — Фомин подошел к пещерному зову и шагнул в темноту.

— Что это он? — дрожащим голосом спросил кто-то из близнецов.

— Мину убирает, — усмехнулся капитан краешками губ и добавил: — Или какую другую пакость.

— Заходите, — из темного зева раздался голос Фомина. — Сейчас греться и сушиться будем. И подхарчиться не помешает!

Переглянувшись, они осторожно зашли гуськом и остолбенели. Еще бы — они оказались в немыслимо роскошных условиях, о таких танкисты мечтать не могли полчаса тому назад, отлеживаясь в ледяной болотной жиже.

По уходящему под землю лазу был способен проехать всадник, правда пригнувшись к гриве лошади. Проход был длинным, в три десятка метров. Почти туннель. А в его конце был самый настоящий просторный зал размером десять на десять шагов, освещенный тремя свечами.

В отблесках дрожащего пламени матово отсвечивали монолитные стены и потолок, наводившие на мысль о саркофаге, а отнюдь не о пещере. Было здесь сухо и тепло, и обстановка самая комфортная — в углу навалена груда пахучего сена с наброшенной поверху парой потертых тулупчиков.

В центре пещеры обычная буржуйка, труба которой была воткнута в отверстие на каменном своде, а рядом с ней громоздилась порядочная куча заранее заготовленного хвороста.

— Скидывайте амуницию, мешки и все оружие у входа. Одежду тоже снимайте да отжимайте досуха. Там в стенках крючья вбиты, на них вешайте, через пару часов все просохнет. В исподнем походите, оно на вас высохнет!

Негромкий, но донельзя властный голос Фомина вывел всех из короткого ступора. Еще бы — вместо холодной ночи и клацанья зубами в сырой одежде, ведь разжечь костер в мокром лесу невозможно, да и не из чего, заполучить такое сухое и теплое местечко.

Одежду скидывали быстро, помогая друг другу стягивать заскорузлые от грязи мокрые гимнастерки. Отжимаемая сильными руками вода мутными ручейками утекала в трещину в каменном полу. Потом встряхивали ткань, расправляя, и бережно развешивали форму на стенках.

Фомин в это время растопил печку, поставил на плиту закопченный чайник, лишь потом принялся раздеваться, выкручивая одежду мозолистыми крепкими ладонями.

— Дым от печки не увидят на той стороне? — осторожно поинтересовался кто-то из близнецов.

— Хворост сухой, дымка почти не даст, — спокойно ответил Фомин, встряхивая кальсоны. — Он по расщелине рассыпается, а камни и так парят. Да и ветер идет в другую сторону, не унюхают.

— А что это за пещера, Семен Федотыч? — механик обвел вокруг себя руками и удивленно покачал головой.

— Капище древнее, языческое, — равнодушно произнес Фомин, натягивая на себя воглую нательную рубаху.

— Чего-чего?

— Здесь, Алеша, кровавые жертвы древним богам приносили, и до сих пор приносят…

— Как?! — удивленно спросили разом все, и только капитан промолчал, хмуря брови и думая о чем-то своем.

— А так! — отрезал Фомин таким тоном, что всем стало ясно, что лучше его о том не спрашивать.

Он подошел к небольшому штабелю ящиков, что стояли в дальнем углу, порылся, что-то достал и вернулся к печке. Выложил на самодельный столик пару пачек папирос, жестянку с кусками колотого сахара, пачку чая и коробку с немецкими галетами.

— Курите, сынки, и сразу чистите оружие. А то оно у вас все в грязи и заест сразу, если стрельба начнется. Вон стоит банка германская, там масло и ветошь. А пока подымим, день больно тяжелый выпал.

— Спасибо, Федотыч! Откуда роскошь?

Его экипаж дружно потянулся к открытой пачке «Казбека», и лишь близнецы остались стоять в стороне и не проявили оживления — они оказались некурящими.

— Подальше положишь — поближе возьмешь! — Фомин хмыкнул. — Это моя берлога! Жить здесь мы сможем долго. Но… — Он многозначительно посмотрел. — Недельку-другую отсидимся и за дела наши скорбные примемся.

— Куда уж скорбнее! — Шмайсер сплюнул на пол под ноги. — Федотыч, ты о чем толкуешь?

— А то, сокол ты мой ясный, что надо нам, отсюда выбравшись, на ту сторону болота подаваться и начинать красные сопли выбивать. Тропку на остров никто окромя меня не знает, сюда никто не дойдет. Будем делать вылазки, здесь отсиживаться. Желательно и парочку энкавэдэшников живьем взять, тогда на остров сможем ходить беспрепятственно…

— А может, тут и пересидим? — Попович оглядел пещеру. — Нас отсюда так сразу не выколупаешь…