Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Страница 53

— Маша! Машенька! — Ее трясли, брызгали водой, били по щекам. Она открыла глаза:

— Господа! Оставьте! Мне лучше!

Медленно села, опираясь на их руки разжала кулачок. В маленькой ладошке лежали два локона: русый и с проседью. Она за цепочку вытянула медальон с груди, щелкнув на пружинку, раскрыла. На фотографии улыбалась красивая женщина, частично скрытая под таким же русым завитком.

— Мама…

Маша аккуратно спрятала локоны в медальон, закрыла и прижала его к бескровным губам:

— Это все, что у меня осталось!

Фомин ждал, что она разрыдается, забьется в неизбежной истерике, но Маша молча приняла у Шмайсера фляжку, раскрутила и отхлебнула глоток. Затем еще. Поперхнулась жгучим спиртом, закашлялась, замахала руками. И словно отпустило!.

Шмайсер потянулся убирать рассыпанные драгоценности, а Попович засуетился с ведром, не зная, куда его деть, Путт просто топтался на месте.

— Подождите! Откуда это у вас, господа?

Фомин тронул за плечо немца и внимательно посмотрел на девушку:

— Матросы за печью прятали, Маша. Ты что-то узнала?

Девушка быстро выбрала два широких обручальных кольца, перстень, браслет, две пары сережек и большое ожерелье с прозрачными голубовато-синими камнями.

— Эти кольца папа с собой постоянно носил в память о маме. Перстень родовой, его должен был брат взять, а остальное от мамочки перешло мне. Папа говорил, что кольцо снимут с него только мертвого.

— С него и сняли эти твари, с мертвого.

— Там! Там! Такое… — она зажмурилась. — Я видела! Видела… Их там всех убили! И его, и брата…

Голос Маши прервался, но она не заплакала. Наоборот, лицо затвердело, губы превратились в две узкие белые полоски, глаза гневно блеснули.

— У меня никого больше нет! Помогите мне отплатить им за все! За всех несчастных, кого убили и ограбили! — девушка ткнула маленьким ботиночком в груду драгоценностей.

— Мойзес мертв. Его постигла кара небесная, — Фомин говорил твердым уверенным голосом. — Матросов, что убили вашего отца и брата, настигла расплата, и, надеюсь на милость Господа, они ответили за свои злодеяния.

— Я не о том вас прошу, господа! Вы с ними воюете и убиваете их. Я хочу быть рядом с вами. Отец учил меня стрелять из винтовки, из револьвера. Я умею! В моем роду все мужчины с оружием в руках воевали и умирали за веру, царя и отечество. Ни один не умер в постели, старым и дряхлым. Мужчин теперь не осталось. Но я-то еще жива…

— Путт! — чуть рыкнул на капитана Фомин и пресек отговорку. За эти секунды Семен Федотович понял главное — жизнь для Маши станет смертью, война жизнью. Никак иначе — с такими глазами нет выбора. Он встал с травы, оправил ладонями обмундирование. Еще раз пристально посмотрел на Машу — сомнений не осталось.

— Хорошо. Я подполковник Фомин, Семен Федотович. Федор! — Он повернулся к Шмайсеру. — Немедленно переодень ее в подходящую одежду. Наше чистое возьми, кожанку у водителя. Маша! Вы станете чекисткой, они фурий революции любят. В Перми бегают, сам видел.

— И я тоже видела!

— Вот и хорошо. Четверть часа на переодевание. Свою одежду уложить бережно, пригодится. Капитан Путт познакомит вас с оружием. Андрей, для нее ТТ, глушителя и ППШ более чем достаточно. Сам понимаешь — как раз для таких случаев. Или наган дай, но у него спуск тугой.

Путт хищно осклабился — это в гражданскую женщины-диверсанты пока нонсенс. Но через четверть века они станут обыденным явлением, и бывший осназовец это хорошо знал. И главное — умел таких готовить. Он выпустил кольцо дыма и загасил папиросу в траве, прикопав в землю.

— Полчаса на подготовку, более времени нет! — отдав приказ, Фомин повернулся к девушке, взял ее за плечи и крепко встряхнул. Затем медленно и тихо заговорил, твердо глядя в глаза: — О смерти забудь накрепко! Тебе на роду написано долго жить. У тебя будут два сына и дочь, в них будут заново жить любящие тебя люди. А сейчас тебя будут учить — и убивать, и выживать на войне. Понятно?!

— Откуда вы это знаете? — с вызовом в голосе спросила девушка, подняв подбородок. Гордячка.

— Знаю, — отрезал Фомин. — Как и то знаю, что вчера ты горевала перед свечой, оплакивая себя, и писала подруге свое предсмертное письмо. Да еще водила пальцем по язычку пламени. Может, тебе сказать, о чем ты думала, когда одежду выбирала?

Фомин бил наугад — воск и чернильное пятно на маленькой ладошке, усталые глаза, крохотный волдырек на подушечке указательного пальца. Но девушка в изумлении раскрыла рот, ее брови удивленно поползли на лоб.

— Вы колдун, как Мойзес? — тихо прошептала Маша.

— Я не колдун, запомни это раз и навсегда!

Он сильно сдавил пальцами подбородок девчушке, так что та невольно ойкнула. Фомин тут же размашисто перекрестился, отойдя на шаг от девушки.

— Я ведун. Разницу улавливаешь, девочка моя?

— Ой ты! — Она удивленно воскликнула и снизила голос до шепота. — Так вы волхв?! Тот самый?

— Почти. Это родовой дар. Я не только волхв, я офицер русской армии. И я буду крестным отцом твоих детей. Обещаешь?

— Да, — еле слышно прошептала девушка.

— Тогда иди, а то капитан Путт очень строг и требователен. И я не хочу краснеть за тебя, девочка. Иди.

Она встала, рукой откинула волосы.

— Маша! — тихо позвал Фомин. — Ты чем локоны срезала?

Она молча потянула вверх юбку. Фомин не поверил глазам, думая, что она сошла с ума там, в штольне. Но вскоре на худенькой ножке, чуть выше колена показались маленькие ножны с изящным тонким стилетом.