Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Страница 72

— Машенька, ты выпей, легче станет, — Шмайсер протянул девушке початую бутылку коньяка. — Тут твою одежду Путт занес, переоденься!

Он потоптался — не зная, что ему сейчас сказать этой девушке, которая на самом деле годилась ему в матери, милой барышне не из его времени. Не знал, что сказать, чем утешить. А потому лишь тяжело вздохнул и направился из номера.

— Постой, Феденька!

Тихий голос Маши буквально пригвоздил Шмайсера к полу. Танкист стремительно обернулся. Девушка поднялась с дивана, ее щеки за доли секунды покрылись багровым румянцем, глаза лихорадочно заблестели. Она будто пришла к какой-то мысли или приняла какое-то важное для себя решение.

— Ты меня любишь, Федя?! — тихо то ли спросила, то ли сказала Маша и ожгла его взглядом. — Кругом смерть и смерть одна! — тихий девичий голосок бил кувалдой по сердцу Шмайсера, он даже боялся вздохнуть. — А ведь я хочу любить и быть любимой, хочу познать своего единственного мужчину, которого полюбила своим сердечком. Тебя, мой Феденька…

— Маша! — во рту пересохло, язык превратился в колючий рашпиль, и Шмайсер кое-как прохрипел ее имя. С ним такое было впервые, и он словно впал в ступор.

— Не говори ничего, молчи!

Движением плеч девушка скинула плащ на пол и шагнула к Шмайсеру. Тот продолжал пребывать в столбняке, даже когда теплые и нежные руки обвили его за шею, а горячие губы прижались к губам. Но поцелуй вскоре вернул Федора к жизни — то была не игра в любовь, а сама любовь…

Глава четвертая

— Надо же, но желудок больше не болит, совсем! Семен Федотович, как вы это сделали?! — На впалых щеках великого князя стал наливаться здоровый румянец. — Меня пытались лечить самые знающие врачи, долго лечили! Но чтобы так?! Колдовство какое-то!

— А я вас и не лечил, государь! Просто заговорил боль. Можете считать мое действо колдовством, хотя это не совсем так. Вернее, совсем не так. Это как прием сильного обезболивающего — болезнь есть, а вот ее проявления в виде боли временно заглушены. Примерно на сутки-другие. А там вам нужно лечение, одними заговорами не обойтись. А пока, ваше величество, выпейте еще и свое лекарство!

— Я пил его сегодня! — великий князь поморщился. — Такое впечатление, что оно мне уже не помогает! К тому же это пойло такое горькое…

— Выпейте, государь. Одно другому не помешает! Хоть неприятно такое пить, но нужно. Нам целые сутки придется добираться до надежного места, и вы должны быть в силах!

Михаил Александрович налил в мензурку бурую жидкость из стоящего на тумбочке аптечного флакона, поморщившись, выпил. Фомин тут же подал ему в дрожащие руки стакан сладкого холодного чая — запить. Тот хлобыстнул емкость одним глотком, как заправский извозчик, а не императорская особа, потом сделал судорожный выдох, словно плюнул, и закхекал.

— Уф! Кх… Думал, наизнанку меня всего опять вывернет! Что за гадость мне привез Джонсон? Из чего они ее там наварили? Из жаб или из сушеных летучих мышей?

Михаил Александрович криво улыбнулся, вздохнул и облегченно откинулся на спинку дивана. Потянулся рукой к папиросной коробке, но Фомин предупредил его намерение закурить.

— Дымить не рекомендую. Курение с вашей болезнью противопоказано категорически. Вот когда язва зарубцуется, тогда и курите, ваше величество, но не сейчас! — говорил Фомин строгим, внушительным голосом, но после секундного размышления мягко добавил: — Хотя три-четыре папиросы в день вашему здоровью, я так думаю, сильно не повредят…

— Ну и хорошо! — облегченно выпалил великий князь и тут же закурил. С нескрываемым удовольствием записного курильщика затянулся и выпустил из ноздрей клубы сизого дыма. Показал на коробку:

— Прошу закурить, Семен Федотович, не отказывайтесь, сделайте приятное. Вы ведь тоже любите покурить, по пальцам вижу!

Тот чиниться не стал, взял тонкую папиросу с длинным мундштуком. Закурил, уселся в кресле удобнее. Искоса глянул на императора, сидящего напротив с закрытыми глазами. Михаил Александрович расслабиться Фомину не дал, спросил негромко:

— Надеюсь, вы мне объясните, что происходит? Кто эти люди, девушка, наконец? И что вы задумали делать?!

— Конечно, ваше величество. Эти люди, что ворвались к вам номер и которых мы убили здесь, ваши несостоявшиеся палачи, государь!

— Михаил Александрович! Зовите меня так…

— Хорошо, ваше величество. Они должны были увезти вас в сторону Мотовилихи и застрелить у кладбища. Вместе с секретарем. Ваши тела потом сжечь в печах. Внизу у них две повозки, пролетка и артиллерийский фургон. Здесь, в номере, мы убили трех мерзавцев плюс постового милиционера и чекиста, что вас постоянно караулил. На улице еще двоих, с самим «товарищем» Мясниковым во главе. Вам он знаком? Известный в этих краях большевик. К сожалению, взять живым не удалось, как и второго. Пришлось застрелить…

— По чьему приказу они действовали? — голос у Михаила Александровича был на удивление ровным, будто великий князь не понимал, что именно его собирались сегодня убивать.

— По тайному приказу Ленина и Свердлова. Но совдепами официально было бы объявлено в газетах, что вас похитили сообщники и вы с ними бежали в неизвестном направлении.

— Но для чего им нужна такая таинственность? Они не могут меня публично осудить и расстрелять?!

— А за какие грехи?! За то, что вы главный претендент на российский престол? Жидковато объяснение перед теми покровителями, на чьи деньги устроен большевистский переворот. А так все чисто и оправданно — великий князь Михаил Александрович «бежал», а потому надежные «товарищи» в Алапаевске и Екатеринбурге, стремясь не допустить подобного, перебили всех членов императорской фамилии, включая детей. Всех без исключения! А их ВЦИК и Совет народных комиссаров тут вроде бы ни при чем, никаким боком — все убийства произошли исключительно по самоуправству и беззаконию местных большевиков.