— Сдается мне, что мы имеем дело с мистификацией, — Шмайсер дрожащими пальцами вытер пот со лба, — твое капище, помнишь, Федотыч, про туман ты еще говорил… Так вот, твое капище и выкинуло с нами шутку!
— С чего ты взял? — Путт зажег спичку и дал всем прикурить.
— А с того, что, проход именно заложен камнями! Не взорван, а заложен. При взрыве камни по-другому бы легли!
— Ты прав! — Фомин тяжело встал. — Я тоже обратил на это внимание, но не стал вам говорить! Причем, не просто выкинуло шутку, а нас перекинуло!
— Не понял? — папироса чуть не выпала из открытого рта капитана. — В смысле?
— Я же говорил, что на этом капище всегда разная чертовщина, прости Господи, творилась! — Фомин устало привалился к стене. — Вот и с нами случилось то, чего я больше всего боялся…
— То есть ты хочешь сказать… — Путт округлил глаза. — Глупости! Не верю я во всю эту чушь! Сказки!
— Да! — Фомин выдохнул. — Эх, Марья, Марья… Мы перенеслись вместе с пещерой, но куда… Ребята, скажу я вам так в эту пещеру и раньше… Кхм, всякое переносило…
— А как?
— Когда?
— Кого?
— Почему?
Фомин затряс головой, как лошадь, отгоняющая назойливых мух.
— Ладно, расскажу вам одну шибко поганую историю. Мой покойный отец в пятом году служил в черниговских гусарах, чей полк здешнее имение последнего императора Михаила Александровича в Локте охранял, тогда наш государь великим князем был. Так вот, время было лихое, революция, мать ее. И банда одна появилась — не просто грабили, а измывались люто, руки-ноги ломали, пальцы, уши и все другое резали. Живорезы, короче.
— Не с них ли потом чекисты выходили? По нравам дюже похожи, — с ехидцей в голосе поинтересовался капитан.
— Вот гусар и отправили их искать, — Фомин пропустил мимо ушей ухмылки слушателей, — двенадцать их было, да мой батя с ними тринадцатым. Осенью дело то происходило, они дымок над островом углядели и сюда сразу поскакали.
— А как через трясину лошади прошли? Мы еле ноги выдирали!
— Тогда, Андрей, гать поверху шла, сухая, из бревнышек. А через десять лет она под воду уходить стала, как и сам остров. Он же сейчас весь залит, а в то время, я еще его застал, сухой был, и травы нужные здесь росли всякие, а боле нигде таких не было. Брат моего деда с женой на острове жил, он лесником был, да сено косил, тут добрая трава урождалась всегда. Так вот — когда гусары к Поганкиному Камню подскакали, то его с женой убитыми здесь нашли. Вот тут на гусар из засады и напали, да всех солдат стрелами посекли.
— Как стрелами? А кто? Зачем?
Вопросы посыпались горохом, и под это дело все закурили по папиросе. Вот только улыбок уже не было, ибо все танкисты знали, что Семен Федотович к шуткам и розыгрышам склонности не имел. И симпатий к ним не держал. Категорически.
— То были всадники на низких монгольских лошадках, в кольчугах, со щитами, луками и копьями. Узкоглазые, некоторые с козлиными бородками, кричали на татарском языке.
— В плен «языков» взяли?!
— Нет! Всех татар с винтовок насмерть положили. Только мой отец один живой остался, а гусар всех до смерти посекли, кого стрелами, кого саблями. Вот так! Один солдат греком крымским был, он и крикнул, что это татары, видно, речь их разбирал. В Крыму ведь и татары живут?!
— Живут! Сам видал, — подтвердил Шмайсер, а Путт кивнул головой, соглашаясь с ним. Семен Федотович чуть дрожащими пальцами закурил еще одну папиросу. Танкисты притихли, лица побледнели. Было видно, что рассказ Фомина заинтриговал всех до жути, а потому они даже дышать старались через раз и тихо.
— В пещере полдюжины трупов истерзанных было — девок, снасилованных этими татарами. Страшно убитых, зарезанных. Но не с наших мест, как потом выяснили, и одежда на них была старинная. Жандармы отца долго теребили, допытывались. А он и так ничего не понял — уж больно быстро все произошло. А через месяц ученые из Москвы приехали, ходили да ахали. Могилу с татарами вскрыли, трупы обмеряли. Затем взяли их оружие и одежду да с собой и увезли.
— А что сказали-то?
— Ничего, только удивлялись сильно и вздыхали тяжко. Они сами ничего не понимали. Правда, один из них, самый молодой, с отцом выпить не погнушался, спьяну историю ему одну поведал, о которой в древних свитках написано было. То чуть ли не триста лет тому назад было, при царе Алексее Михайловиче, что отец императора Петра Великого был. Якобы где-то под Москвой подобный Поганкин Камень есть, и вот однажды из тумана, что его в полнолуние окутал, выехали конные татары, но не десятком, как эти, а всей сотней. Их побили, но и пленных удалось захватить. Царь велел самый строгий сыск вести, и там такое прояснилось…
— Да что же? Не томи душу, Федотыч!
— То была сотня из отряда хана Девлет-Герея, и шли они на Москву, где царствовал Иван Грозный. А то за сотню лет до царя Алексея Михайловича было. Но у Камня в странный «туман» попали. Когда татары из него выехали, то оказались они в другом для себя времени, веком позже. Из Москвы на проверку бояр выслали, и те живо у местных крестьян выяснили, что татары сии незнамо откуда появились, чуть ли не из воздуха. И за тем Камнем тоже недобрая слава тянулась.
— Ни хрена себе! — легким присвистом выразил общее мнение Путт. — Это что ж получается — твой батя дрался здесь с монголо-татарами!? Опупеть можно! Получается, нас также… забросило, как тех татар?
Путт своим вопросом выразил общее мнение — танкисты горящими взглядами смотрели на Семена, с нетерпением ожидая ответа. Тот замялся и, стараясь спрятать смущение, потянулся за папиросой. Следом закурили все, но взглядами продолжали сверлить сержанта.