Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Страница 24

Найдя щель, он вцепился в нее пальцами и выбросил свое тело наружу, оттолкнувшись ногой от костыля. Упал всей грудью на камни, замер, но ни криков, ни шагов не услышал.

А потому быстро вытянул из-за спины автомат, перекатился за какое-то странное бревенчатое сооружение и притих под его укрытием. Прошла добрая минута, прежде чем Попович отдышался, и лишь потом стал осторожно оглядываться.

Между высокими соснами каменистых склонов находился старый, давно заброшенный рудник. Сразу же бросились в глаза два барака с провалившимися крышами, полностью развалившийся сарай, поваленные на землю тут и там заборы. Правда, кое-где ограда еще стояла, но изрядно покосившаяся, а проплешины между почерневшими досками напоминали рот больного цингой на последней стадии.

Впрочем, было два строения, которые кое-как пережили прошедшие годы — лабаз без окон, сложенный из толстых бревен, и добротный бревенчатый дом со ставнями. Даже крыши на них почти полностью сохранились. Лишь кое-где виднелись приличные прорехи в покрытии, давно не знавшем ремонта.

Дом был нежилой — ставни раскачивались на ветру, оконные стекла отсутствовали, а дверь, слетев с одной петли, стояла перекошенной. Разруха и запустение царили на этом руднике, густо заросшем мелкой растительностью — кустами, травой, сорняками.

Но люди этот рудник посещали, об этом можно было сказать сразу, даже не подозревая о том подземном погосте. Посреди травы шла колея, проложенная отнюдь не телегами, а автомобилями. И отпечатки рубчатых шин можно было хорошо разглядеть на высохшей грязи.

Рассматривать громоздкое подъемное сооружение, нависавшее над колодцем шахты, Попович не стал, не до того ему сейчас было. Он скинул со спины веревку, привязал к концу штык для утяжеления, затем уселся на землю, уперев ноги в столб. Предстояло самое трудное — помочь выбраться из подземной бездны Путту и Шмайсеру.

К тому, что темнил о своем прошлом первый, он всегда относился с большим сомнением — отец у него, может быть, и являлся в какой-то мере русским, но мать была чистокровной немкой, в том Попович не сомневался. Ибо два раза слышал, как бывший капитан звал во сне свою муттер. И отца звал в беспамятстве также на немецком, а такие бессвязные обмолвки о многом говорили хлебнувшему лиха казаку.

А вот Шмайсера он действительно за хохла принял — уж больно тот любил сало и люто ненавидел коммунистов. И голодомор пережил — бережно к хлебу относился до сих пор, съедая даже крошки.

И только Фомину он верил полностью — было в нем что-то, что притягивало: твердость, честность, настоящая, а не показная доброта.

Строгий, а когда нужно — и жестким умеет стать, но не жестоким. Не жестоким… Как те же Шмайсер или Путт, что в лето сорок второго добровольно в бронемоторизованный карательный отряд перевелись, партизанам и их семьям спуску не давали.

Попович усилием воли выдавил посторонние мысли из головы, перекинул вожжи за столб, обмотал конец по поясу. Затем скинул штык в шахту и стал потихоньку стравливать веревку. Бросать штык в самую глубину он бы не стал, даже если бы знал, что экипаж ушел под свод. Одна мысль о том, что граненая сталь может впиться в тела жертв, приводила его в смятение.

Убить после смерти кощунственно, как и топтаться на истерзанных телах. И потому он сейчас мысленно просил у всех жертв, покоящихся в шахте, прощения и стал тихо шептать заупокойную молитву.

Но то душа его скорбела, а вот руки дождались ответного подергивания веревки, и Попович стал аккуратно и медленно выбирать вожжи, постоянно держа их в натянутом виде.

Ожидание внезапного рывка падающего вниз тела держало все его мышцы в напряжении, вплоть до того момента, когда с кряхтением и тихими русскими ругательствами на камни вылез перепачканный до омерзения Путт, с таким грязным лицом, что его можно было принять за негра.

— Ты на себя посмотри, морда! — огрызнулся Путт, заметив улыбку Поповича. — Сама грязь чище тебя, а лицом ты темнее эфиопа.

— Не лайся, гауптман, лучше спину прикрой. Мне сейчас Шмайсера вытягивать.

— Сам вылезет, — прохрипел капитан, но ненужную дискуссию прервал и потянул из-за спины автомат.

Затем улегся за бревенчатое сооружение и стал рыскать взглядом по окрестностям. А Попович опустил веревку и занялся вытягиванием Шмайсера. Поначалу все шло, как положено, но через пару минут сильный рывок потянул его к колодцу. Прикусив губу до крови, он удержал немца, а в следующую секунду руки Путта разом облегчили нешуточную тяжесть.

Радист, судя по всему, не пострадал от падения, ибо тут же зацепился за штыри и довольно шустро стал подниматься наверх. Через пару минут капитан вытянул его за воротник и Попович облегченно вздохнул, освобождаясь от вожжей и расслабляя уставшие мышцы.

В отличие от них, Шмайсер вооружился намного солиднее, и можно было только удивляться, как с таким тяжелым грузом он поднялся, ухитрившись сорваться только раз.

Танковый пулемет Дегтярева с пятью круглыми, похожими на банки с селедкой, запасными дисками, плюс самозарядка с оптикой давали веса до двух пудов. И пусть он был коренастым и крепким, но и груз за его плечами был нешуточный, раз в пять тяжелее того, что несли на себе Попович с Путтом.

— Шмайсер, ты бы хоть рожу помыл, а то смотреть страшно. Ты случайно, герр барон, кочегарку с канализационными трубами не чистил собственной одеждой и собой лично в качестве банника? — принялся терзать радиста Путт, наивно полагая, что тот, с его хриплым дыханием, не сможет ему ответить.