— Иди туда же… И в задницу Коминтерна. Там дерьма больше. На себя глянь, фольксдойч фальшивый!
Последние слова Шмайсер выплюнул с таким наслаждением, что Путт заткнулся.
— Спасибо, Леха! Спас, удержал. Я теперь в долгу…
— Не за что. Люди свои, сочтемся. На том свете угольками…
— Да ну тебя! Сам туда лезь, я не хочу, — еле слышно прохрипел последнее слово Шмайсер и улегся на траву отдыхать.
Путт и Попович прилегли за срубом, внимательно оглядывая окрестности и с нескрываемым наслаждением вдыхая чистейший, пахнущий росой утренний воздух.
— Шмайсер, ты уже отдышался? — капитан чуть повернул голову. — Тогда дуй на тот склон, там есть площадка. Все будет как на ладони, и, если что, прикроешь из ДТ. Осмотри все в оптику и крикни совой, если в порядке. Или кукушкой, смотря по сектору. Понял?
Радист только молча кивнул и, пригибаясь, скользнул в кусты. Попович сразу почувствовал себя намного уверенней — Шмайсер отличался поразительной меткостью стрельбы из пулемета.
Однажды он стал свидетелем спора между Шмайсером и снайпером из третьего полка — кто быстрее с трехсот метров зажженную свечу погасит. Снайпер стрелял из винтовки с оптическим прицелом, а Федор с ДТ. И первым, к великому удивлению собравшихся, срезал свечку Шмайсер, получив в качестве выигрыша три золотых червонца советской чеканки.
— Зер гут, — тихо прошептал про себя Путт, услышав крик совы.
— Пойдем по кругу, Алеша. Я первый, ты меня прикрываешь. Смотри внимательно, — отдав приказ, Путт легко поднялся с травы и, пригибаясь, побежал к первому бараку.
Добежав, залег у стены, прикрывая перебежку Поповича. Наскоро осмотрели барак — пустой, заросший густой травой, с дырявыми стенками и напрочь отсутствующей крышей.
За бараком было маленькое озерцо, метров пять диаметром, в него струился холодный родничок, вытекающий из-под камней на склоне. Танкисты сразу же припали к холодной живительной влаге — еще никогда в своей жизни Попович не пил такой вкусной воды.
Напившись досыта, они наскоро осмотрели все сооружения — везде царила разруха и запустение, а в доме даже была разобрана на кирпичи добрая половина большой, на треть комнаты, русской печи. Единственной пользой от этого дома была хоть какая-то крыша над головой, под которой можно было бы укрыться в дождливое ненастье.
— Здесь и отсидимся, отдохнем денек, — с веселинкой в голосе произнес Путт и принялся строгать кинжалом колышки.
— Ты это чего? — поинтересовался Попович.
— Пару растяжек на въезде сейчас поставлю, — капитан достал из кармана моточек тонкой проволоки, — а ты иди, посмотри сооружение. Может быть, подъемник действует, разберись. Лучше бадьей вытаскивать наше добро, чем на вожжах руками. Давай, действуй, Алексей. Времени мало, Федотыч задохнется там.
— Сейчас, только во вторую комнату загляну!
Алексей повернулся и быстро вошел в маленькую комнату, что была за бывшей печью. И встал на пороге, с удивлением рассматривая помещение два на три метра с выбитым окном. Оно было жилое, причем люди здесь появлялись совсем недавно. На полу был брошен грязный толстый матрас, а в углу громоздилась прорва пустых бутылок и консервных банок, щедро разбросанные окурки от папирос и самокруток.
Попович хотел рассмотреть комнату получше, но, вспомнив о деле, быстро вышел из дома и пошел к шахте. Подъемный механизм впечатлял — огромные козлы из бревен нависали над колодцем шахты, рядом находился большой барабан с тросом. Под козлами вытянулся дощатый помост, на котором стояла большая емкость. Весьма нехитрый, простой, но действенный механизм.
Трос сразу привлек внимание и заинтересовал — смазанный, блестящий, он казался совершенно инородным предметом среди заброшенного рудника. Было видно, что намотали его на старый барабан совсем недавно и обихаживали.
Попович поднялся на помост, сбитый из толстенных плах, более похожих на стесанные бревна. Емкость напоминала бадью на добрых полтонны, к краям которой и крепился трос.
Через минуту Алексей разобрался с принципом действия. Бадью нужно было чуть приподнять над помостом, отвести ее и тут же начать опускать. Так же осуществлялся и подъем. Даже толстый дрын лежал рядышком — бадью толкать в сторону.
Но вот эта простота и навела его на размышления. Судя по следам крови на помосте и по трупам в штольне, тела вначале волочили, а потом просто сбрасывали с помоста. Но ведь для чего-то тогда приготовили бадью? На этот вопрос Алексей не находил ответа, не смог на него ответить и подошедший Путт. Капитан лишь пожал плечами, но на его скулах заходили желваки.
Попович вернулся к вороту и, упершись всем телом, потянул толстую рукоять. Путт отпихнул бадью, и они начали ее осторожно опускать в шахту. Через полминуты трос внизу сильно подергали, он заходил ходуном, и танкистам стало понятно, что Семен Федотович приступил к погрузке. И лишь теперь Путт с Поповичем разрешили себе расслабиться — уселись на траву и закурили.
— Ты знаешь, сейчас начало лета, не раньше, — надтреснутым голосом тихо сказал Путт. Алексея нервно передернуло — значит, все не показалось нам, не померещилось, а есть самая натуральная явь.
— Травка молодая, листики зеленые, одуванчики только готовятся цветки дать, — тем же отстраненным голосом продолжил Путт, — все это только подтверждает наше перемещение во времени. И в пространстве, конечно. Интересно, куда мы попали? Но нутром чую, что с одной войны на другую. И придется нам опять кровушку лить…